По его чешуе скользнули солнечные лучи и, отражаясь от каждой одиночной чешуйки, дождем упали на черепичные своды замка. Волноваться не было смысла, битвой больше, битвой меньше, какая разница, если очередной бой будет против своего же собрата? «Шрюкн, хватило ли тебе времени зализать свои раны?» под брюхом была лишь дымчатая пелена, тянущаяся с пожара разбушевавшемуся где-то в лесах не так далеко от замка. Дракон взмахнул затекшими крыльями, которые уже устали держать на встречных порывах своего хозяина. За столь короткое время уже начало саднить горло от едкого дыма, он же разъедал глаза, так сладко возбуждая желание взмахнуть крыльями и полететь прочь от этой гадости, прочь от порочной земли.
Порыв ветра рассеял неясную дымку, обнажая проломленную крышу, горстку битой черепицы усеявшей остатки некогда могучего свод, среди неясных обломков, вывороченных балок и выпотрошенных наружу перекрытий восседал он. Обсидиановые перепонки крыльев, узкая морда. Но самым страшным было совсем не это и даже не острые белые клыки, выглядывающие из под верхней губы или же острые когти, венчающие лапы.… Два янтарных глаза с вертикальным зрачком смотрящие на мир внушали ужас, не сравнимый ни с чем другим.
Керо - дракон видавший все ужасы этого мира, даже он судорожно вздохнул, когда их взгляды встретились. Минута и Шрюкн уже в воздухе и поднимается все выше и выше, за пределы доступные дворцовым магам.
Он уже пытался проникнуть в мысли девчонки и дракона и каждый раз натыкался на прочную стену без единой щелочки, без единой царапины. Магия отряда призванного еще покойным Гальбаториксом, магия самой девчонки в которой течет его кровь и магия эльдунари еще хранящегося в груди старого Шрюкна. Его эльдунари, его присутствие ощущалось, оно будоражило разум, заставляло организм все больше и больше выбрасывать адреналин в кровь и разносить его по всей кровеносной системе.
Не понять никому чувств старика. Твое эльдунари есть, но в тоже время его нет, он прожил всю сознательную жизнь без него, добровольно отдав свою душу всаднице, всего спустя век их совместной жизни. Черный камень, гладкий, без единой царапинки, он не больше Куринного яйца, даже смешно, что у такого огромного существа, душа умещается в куриное яйцо. А она так безрассудно сделала его душу украшением в эфесе своего меча, люди даже не понимали, что это, хотя… они никогда и не прикасались к мечу, к его эльдунари, его всадница не допускала такого кощунства, она сама редко прикасалась к нему, все чаще и чаще отгораживаясь барьером от мыслей старика, боялась ли правды или же мыслей верного защитника, он не знал, да и какая разница? Последние несколько сотен лет меч бережно хранился в их укромном тайнике отгороженный ото всего мира. Это как быть заживо погребенным и при этом не умирать, ты слышишь, чувствуешь, продолжаешь жить, но вокруг тебя пустота и холод, вокруг ни-че-го.
Он знал, что вокруг них есть предатели, они были всегда, подлые крысы готовые всадить нож в спину при первой удобной возможности. Так трусливо виляя куцыми, сальными хвостами, они грызлись за спиной хозяина за куски его имущества, гадили в тапки и косо смотрели в след, но стоило только хозяйку – Гальбаториксу выйти из раздумий, снова обратить взор на подданных и страну, как все эти крысы сразу начинали вилять хвостами и вытанцовывать на задних лапках уверяя, что все под их контролем и он снова погружался в свою работу, стараясь воссоздать историю по крупицам, стараясь расшифровать записи древних народов и вернуть мир в страну, даже ценой жизней.
С усилием дался очередной взмах крыльев, он уже стар для таких сражений. Где-то внизу под пеленой из дыма и облаков был Урубаен, некогда оплот всех верующий, а ныне паразит, пустивший корни, по всей стране серя смуту и тьму везде, где у людей нет больше сил бороться.
Хотя драконы было все-равно на политику. Его дело далеко от распрей слабого людского народа, если Кирель хочет, то пускай влезает в дела смертных, а он будет наслаждаться битвами тем страхом, что испытывают люди перед смертью.
В ее душе горел огонь к защите своего потомства, спустя столько лет инстинкты все-таки взыграли выше разума. Вот так вот. Столько провозиться, столько вложить сил, что бы девчонка выросла равной богам и тут какой-то птенец рушит все планы. И все бы ладно, но тогда, двадцать лет назад они совершили ошибку. И он и Гальбаторикс. Не проследили, что бы первого выродка убили и не удостоверились, что в его хрупком тельце больше не бьется сердце, а зря, он выжил и теперь доставляет много хлопот. Гальбаторикс, ему трудно было вынести смерть ребенка. Наследника. Но как старик мог допустить, что бы существо, портящее все его планы выжило?
Он хотел оставить от Алагейзии пепелище и двинуться дальше на восток, но всадница остановила, решилась поиграть с этим миром. Высосать из так великодушно протянутой ладони всю кровь и после бросить погибать, так было бы куда интереснее, и он согласился на эту игру, допустив главную ошибку в жизни. После она повстречала Гальбаторикса и мир перестал представлять для нее ценность, верный дракон был отослан в горы, а сама она Ир умом и телом была прикована к молодому дерзкому всаднику и оставалась, верна ему до самого конца. Она выносила под сердцем двух его дочерей, которым теперь и предстояло делить власть, между собой разыгрывая на арене очередную трагедию после которой придется переписывать историю практически с нуля. Кто бы не выиграл сегодняшнею битву итог будет один – кровь Гальбаторикса останется жить еще на ближайшие сорок – пятьдесят лет, а значит и они останутся в Алагейзии с разницей в том, что-либо они будут оберегать эту кровь, либо всячески пытаться убить.
И уж во всяком случае, он не скажет всаднице, что та девчонка, что взяла под узду Шрюкна, ее дочь.
- Шрюкн разве тебе есть от этого всего выгода?
Ему бы и на покой, столько лет мозолить своим присутствием глаза врагам и при этом отсиживаться в укрепленном замке. Их осталось лишь трое – Шрюкн, Кристалаксис и он. Он единственный кто видел эпоху до всадников, ее рождение и закат, а потом пришли всадники и тысячелетия прошли под их непристрастным взором, пока не пришли люди, а вместе с ними и пороки нового общества. Среди той кучки людей, что когда-то перебралась за юные границы страны, были и предки Гальбаторикса, возможно и его прабабка, носящая под сердцем следующего представителя крови. Среди драконов Гальбаторикс бы занял почетное место, безумец, он был храбр и горд всегда сражаясь лишь с тем, кого считал достойным по силе и отправляя для более слабых врагов, более слабых слуг. Было бы нечестно, ему саморучно убивать всадников и их драконов, едва вставших на крыло, нет ему куда больше доставляло наслаждение сражаться с обученными всадниками Ордена, которые провели с боевым товарищем уже не один десяток лет и видеть, как они с легкостью падают от его меча, тем самым, удовлетворяя внутреннюю самовлюбленность и зачатки безумия. Где-то в глубине своей души дракон наверное был бы рад носить на себе и всадника ставшем такой проблемой в его планах, только за одни его идеи в самом начале тирании. За его желание сделать мир другим. Освободить его от гнета всадников, но увы его планам не суждено было сбыться, люди были слишком глупы, что бы понять всю гениальность идеи и они отвергли Гальбаторикса тем самым удобрив зачатки безумия, укрепившегося в его душе со смертью дракона. Они не хотели, вмешивались с всадницей, но не смогли долго находится в стороне видя как творятся такие зверства. Девушка поклялась императору во служение, но с условием, что он не будет трогать диких птенцов и он не трогал, они сами, добровольно шли на борьбу с Гальбаториксом, не зная тогда еще. Что не проживут и года. Как черная тень обрушится на них сверху, а после их разум силой перенесут в эльдунари и вырвут его из еще живого тела. Тогда они с Кирель были уверенны, что поступают правильно, хотя нет, девчонка уже была под очарованием молодого тирана. Керо суждено было стать орудием в руках деспота и стать палачом для сотен молодых собратьев.
По телу прокатилась волна возбуждения. Пора с этим завязывать, разорвать этот проклятый круг, забрать всадницу и младшего птенца и улететь отсюда далеко на восток, как они и хотели поступить раньше.

Бессмысленно, как всякая жестокость.
Жестоко, как бессмыслица любая.
Сердце ровно отсчитывало ритм своих ударов, хотя ему наверняка бы хотелось вырваться из грудной клетки, биться  в унисон с рваными и порывистыми взмахами крыла. Адреналин стремительно растекался по венам, до того сладостно и мучительно, что хотелось рычать. Нет, даже не рычать, а выть от безысходности и невозможности поддаться соблазну в очередной раз послать все к чертям эльфийским и мчаться вперед еще быстрее, обгоняя ветер. Но нет, нельзя. Не время. Госпожа Удача никогда не любила импульсивных дураков, прущих напролом. Поэтому Шрюкн снова и снова одергивал себя, заставляя сохранять хладнокровное спокойствие, и пока что ему это неплохо удавалась.
Самым смешным и ироничным в этой ситуации было слово «пока что». Разум понимал вынужденную необходимость и принимал ее как данное, тело же отвергало. Его народ всегда был жесток и кровожаден, если дело касалось битв и сражений, но лишь настолько, насколько это было заложено в их сущности на уровне инстинктов. Невозможно быть спокойной гладью ледяной воды, если внутри бушует океан страстей. Но выправка и немалый  боевой опыт не могли не оставить отпечаток на взглядах дракона относительно боевых стратегий и тактик. Кто первый сорвется, поддастся эмоциям, тот и проиграет – независимо от исхода битвы, ведь ничто так не застилает глаза, как обременительный багаж из ненужных чувств и порывов, ничто так не туманит разум как мимолетное ощущение собственного всесилия. Лишь мимолетного, и потому – провального.
-Выгода? – Шрюкн наигранно-вопросительно приподнял бровь, закладывая крутой вираж и описывая широкий круг над Урубаеном. Пока есть время, пока еще есть возможность… почему бы и нет?. – А тебе? В чем заключается смысл твоих поступков? Продолжать играть в прятки со смертью, продлевая и без того мучительно-долгую жизнь? Тлеть, зная, что второй возможности зажечь свою искру уже не будет…
В голосе черного не было и намека на привычную издевку и язвительность, только неприкрытая ирония. Все-таки это было печально – смотреть, как время утекает сквозь пальцы подобно песку, меняются времена, нравы, законы мироздания, а ты остаешься таким же, каким был во времена своего расцвета, без единой возможности поменять что-то, приспособиться к изменившимся условиям жизни. Мертвая петля, замкнутый круг, из которого нет выхода. Может быть, и был когда-то, но явно теперь. Можно сколько угодно брыкаться, рвать когтями и сжигать все на своем пути, но разве это хоть что-то изменит? Беспомощность, прикрытая пьянящим ощущением собственного могущества, никуда не денется.
Да, возможно для кого-то ты и был «Богом»…
Вдох-выдох. Глаза закрыты.
Как для меня когда-то.
Мертвая петля. Ветер в ушах заглушает все окружающие звуки, пространство стирается в одно сплошное серое пятно, в котором смешиваются все окружающие краски. Один из самых сложных и самых захватывающих пируэтов, от которых так сладостно замирает сердце. Этакий смертельный танец – одна ошибка, и ты уже камнем несешься к земле, не в силах выровнять полет.
Но это всего лишь заблуждение. Из тебя такой же бог, как из меня. Мы никогда не были и не будем Небожителями. Наше бремя иное – быть богоубийцами.
Тело ложится на ветер, подхватываемое воздушным потоком и широко распахнутыми перепончатыми крыльями. Минута свободного паренья.
Все-таки было в этом что-то неправильное. Глухая тоска, прочно вгрызшаяся своими маленькими острыми зубками в самое сердце, имела воистину стальную хватку. Их ведь так мало осталось.. трое – все, кто остался в живых из всей «стаи», все те, кто еще хранил память о былых днях. Трое, связанные никому не ведомыми и не подвластными пониманию узами. Не друзья и не братья, но кто же тогда? Вряд ли хоть один из них знал ответ.
-Не ищи смысла в моих поступках. Его давно уже нет.
Вдох-выдох.
Резкий рывок вверх, и вот они уже почти сравнялись высотой. Шрюкн щурится, как кот на солнце, внимательно рассматривая своего оппонента и определяя наиболее слабые незащищенные места – вряд ли старик раскроется так просто. Не смотря на множество шрамов и увечий, оставленных Керо былыми сражениями, броня его по-прежнему  крепка.
Осознаешь, на КОГО скалишь свои клыки?
Здравый внутренний голос просыпается, как всегда, некстати, словно бы специально надеясь посеять в сердце черного семена сомнения. На короткий миг ему это, кажется, даже удается.
Осознаю.
Всего лишь кажется.
Потому и скалю.

«Ты был моей лучшей целью»
Дракон закрыл на секунду глаза. Вдох-выдох и после ледяное спокойствие наконец  перекрывает неожиданную выброску адреналина, он упокоился, теперь мышцы судорожно не пульсируют под шкурой, лапы нервно не поддергиваются в мысленных попытках добраться до врага.
«Шрюкн, мне казалось в тебе еще есть искра. Я ошибся» черный перестав набирать высоту на секунду замер, любуясь красотой открывающегося виды и плавно  взмахнув крыльями, пошел на облет замка по кругу. Взгляд на черного собрата призывающий его замкнуть кольцо, Керо больше не стремился как можно скорее закончить все это. Он чувствовал, что где-то там, внизу, всадница уже встретилась с дочерью, он слышал ее слова. Ее битва уже проиграна, даже не успев начаться.
- Я сражался за всадника и за свое желание – желание давно увядшее в его душе. Есть такая легенда – о птице, что поет лишь один раз за всю жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает своё гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдет. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах. Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания…
Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы: она сама не ведает, что за сила заставляет ее кинуться на острие и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ей сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поет, поет до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание. Он страдал всю жизнь и сейчас для него настал тот решающий момент, броситься на шип и запеть прекрасней всех или же продлить себе жизнь, но, обрекая себя на вечные страдания и желание опять броситься на куст терновника.
Впереди блестел закатный диск солнца, окрашивая мир в неестественные желто-красные оттенки, придавая блестевшей внизу реке Рамр кровавый оттенок, как тогда, сто лет назад.
- Нам стоило остановить это все в самом начале. В новой истории есть и моя вина, в том, что сейчас мать поднимет клинок, на дочь, обрывая ген великого правителя Гальбаторикса. Тебе не жалко девчонку? Она все же еще совсем ребенок.
Ребенок двух величайших людей в истории. Один тиран и гений, постигший другую сторону магии, второй – оборотень, несущий в своих венах кровь первых эльфов, ту кровь, которая еще не была ослаблена «новыми» моральными принципами которые  остроухие воздвигли на этой земле для себя.
Битвы, многочисленные драконы, чья жизнь обрывалась и по вине черного и без его участия, сотни эльдунари заточенных в замке… последнее было страшнее всего для дракона. Он чувствовал их всегда, едва его лапы касались мощатой площади, сотни измученных душ, чей дух был сломлен, стенали о своей кончине, о том, что он – их собрат, поднял лапу на соплеменников, что он помогал тирану вершить правосудие.
Он принимал это как данность, как наказание за свои грехи перед племенем драконов, некогда правившим этой страной.
«Шрюкн, я всегда завидовал тебе, порою даже восхищаясь тобой» Черный вскинув голову, внимательно всмотрелся в черты уже постаревшего Шрюкна, время берет свое, но черный выглядел куда лучше Керо, который за последнею сотню лет сильно сдал в позициях.

Отредактировано Керо (07.04.11 16:33:49)

Короткое сочетание звуков, выбивающее из общей гаммы хитросплетенных слов, резануло по слуху, заставив на секунду замереть, прислушаться, в первые секунды не веря своим ушам. Жалко? Он не ослышался? Резкий крен на левое крыло, пространство перед глазами вновь стерлось в одно сплошное размытое пятно, в котором невозможно было различить что либо – так даже было удобно, ведь глаза могли солгать не раз и не два, но нутро никогда не подводило.
Жалко…
Дракон прищурился, перекатывая слово на языке, стремясь распробовать его на вкус – уж больно нелепо и непривычно звучало оно из уст старика.
Не тебе, не знающему жалости, говорить о ней. Видишь ли ты в ней того, кого вижу я? Вряд ли, иначе бы не стал так опрометчиво разбрасываться прогнозами. Бестии, подобные ей, слишком редки для того, чтобы сдохнуть.
Слова уже готовы были сорваться с языка, но в последнее мгновение с усилием были задвинуты поглубже на задворки сознания. Слова-слова-слова... Для чего в сущности они были нужны? Для того, чтобы трепаться в пустую, растрачивая драгоценные секунды, оттягивать неизбежное, с мазохистским наслаждением отсрочивая мгновение, когда клыки наконец смогут вонзиться в чужую плоть? Нет. Не за этим он сюда прилетел. Было в этом нечто важное, необходимое как кислород, но то и дело ускользающее подобно песку сквозь пальцы при попытке ухватить мысль за хвост. В конце концов, смотреть и видеть, слушать и слышать, испытывать чувства и чувствовать – не одно и то же, как бы ни была призрачна грань, разделяющая эти понятия.
-Гена великого правителя никогда не существовало. Было лишь безумие сломавшегося человека – пожалуй все, что он был способен передать в наследие своим потомкам.
Дракон прикрыл глаза, расправляя крылья настолько широко, насколько мог, позволяя потокам восходящего воздуха обтекать тело, поддерживая его на весу. Все они наперебой твердили о великом правителе и тиране, по сравнению с которым меркли все кровавые деяния безумца Паланкара. Короле, чье имя боялись произносить вслух, опасаясь накликать беду на свой дом. Жестком, решительным, не знающем пощады не только к врагам, но и к своим верным слугам. Они все видели его таким. Толпа нашла себе идеальное воплощение вселенского зла, на которое можно было свалить вину за все беды и несчастья двух столетий. И никто не удосужился хотя бы задуматься о том, так ли это было на самом деле? Наивные поверхностные дураки, чья глупость может быть достойна только лишь презрения. О том, что сломало его, сделало таким, знали все без исключения – легенды об этом были живы до сих, переходя из поколения в поколение у деревенского костра. Все знали, но разве хоть кто-то из этого серого стада мог понять его? Знали ли они, какого это – резать по живому, взять и потерять половину своей души словно бы ее бесцеремонно вырвали без всякой анестезии? Знали ли они, что Ярнунвёрск была прекраснейшим созданием из всех когда либо живущих? И она была его светом, лишившись которого, Гальбаторикс погряз во мраке без права выкарабкаться.
Так странно осознавать, что являешься единственны свидетелем истинной правды минувших столетий, наблюдавшим за ними глазами Правителя этого хрупкого мира. Где-то в глубине души еще остался горьковатый осадок, но губы сами собой снова и снова складывались в ироничную ухмылку. Поздно что-то менять, объяснять как было на самом деле, доказывать свою правоту тем, кому нет до нее никакого дела - ему оставалось лишь искренне рассмеяться в лицо всем, кто никогда не узнает истины.
Быстрый взгляд вниз. Причудливо изгибающиеся столбы дыма, тянущиеся вверх от тлеющих стен крепости подобно вьюнку, затрудняли обзор, накрывали замок дымчатой вуалью. Более половины вспыхнувших в его разных частях пожаров уже сошли на нет благодаря если не сильным порывам ветра, то мощному хлопанью двух взлетающих пар крыльев. Лишь местами язычки огня еще продолжали жадно жаться к единственному источнику своей пищи – деревянным креплениям, крышам и покрытиям. Столько лет  Шрюкн рисовал в своем изображении эту хаотичную картину, столько лет с упоением представлял себе момент, когда его пламя выжжет здесь все до тла, но вот незадача – сейчас лицезрение почти исполнившегося желания не вызывало у него ничего  кроме скуки. Забавно, мечты сбывались, стоило лишь чего-то расхотеть.
Где-то внизу под защитой дымной завесы находилась девчонка. Крылатый тихо всхрапнул, выгибая шею в попытке лучше разглядеть что-либо сквозь мешающий дым. Безрезультатно. Проще всего, конечно, было дотянуться до мыслесвязи и узнать интересующее его, однако что-то подсказывало дракону, что отвлекать нерадивую революционерку сейчас не стоит.
- У меня нет причин жалеть эту мелочь. Тот, кто строит планы на завтра, явно не собирается прощаться с жизнью сегодня, - дракон прищурился, вглядываясь в темный силуэт напротив. Они кружили над замком, поднимаясь все выше, словно не поделившие одну тропу дикие звери. Каждый присматривался к противнику, соизмеряя его силы и свои возможности, но сохранял дистанцию, не желаю подставляться первым. Однако рано или поздно это должно было закончиться. Самое сложное – начать, сделать первый шаг за проведенную черту.
Свист ветра в ушах более походил на тоскливое завывание зверя, то набирающее силу, то затихающее для того, чтобы собраться с духом и продолжить свою песню. На высоте оно ощущалось совсем иначе, чем в нижних воздушных слоях – гулким, протяжным, резким словно рассекающий воздух хлыст, совсем непохожим на робкое эхо легкого осеннего ветра. Казалось, стоило подняться выше и от крыльев останется одно воспоминание – свирепеющая стихия играючи разорвет натянутые упругие перепонки в клочья. Если дракон и тянул время до начала сражения, ожидая какого-то знамения свыше, то это явно было оно.
Шрюкн таки атаковал первым. Рывком рванул вверх и, на мгновение замерев в воздухе,  черной стрелой спикировал на старца, однако не стал делать попыток вцепиться в первую попавшуюся на глаза часть тела, прошмыгнув где-то под крылом Керо. Пожалуй, со стороны это и враждебными намерениями назвать было нельзя – мало ли, вдруг ящеру захотелось поиграть со старшим собратом – лишь мимолетный противный скрежет когтей о чужую чешую свидетельствовал об обратном.

Свист ветра в ушах, натяжное гудение мембраны крыла. Еще один полет, еще один прожитый бессмысленный день ни чем не отличающийся от всех предыдущих и так на протяжении многих лет. Дни сменяются днями и серостью окружающего его мира. Этот мир давно погиб от рук его же детищ, сотворив эльфов и людей, боги сделали ту роковую ошибку, что в итоге стоила им больную цену. Эти две расы, считающие себя самыми высокоразвитыми существами в мире, в итоге стали язвой на лике этого мира. Они покушались на святое, они убивали не думая о последствиях и чувствах тех, кто лишился близкого им существа.
Гальбаторикс? Человек ставший иной болячкой, ставший чем-то значимым в этом мире. Благодаря нему мир задумался и о себе и о своем будущее, но самое главное этот человек сплотит тысячи душ на борьбу с ним. Разные расы. Ранее враждующие и ненавидящие друг друга, в момент опасности пересмотрели историю скачало и, опустив от безвыходности положения руки, пошли на мир друг с другом.
Ургалы, эльфы, гномы и люди – всем им пришлось взяться за руки, что бы сдержать натиск врага и покончить с тиранией некогда молодого и подающего большие надежды всадника. Люди, ненавидящие друг друга в мирное время брались за руки и с отвращением, но шли, бок о бок на войну.
- Плохо же ты знал Императора. Если бы не смерть Ярнувёска он бы стал одним из самых великих всадников за всю историю. О да, от его руки творились бы величие дела на благо мира, но знаешь, все же не так плохо, что тогда дракониха погибла -  это дало молодому всаднику новое направление для развития которое он нехотя использовал. Шрюкн, оглянись вокруг, эта война стала спасением для страны и ее народа.
Дракон резко ушел в сторону, но все же когти собрата скользнули по чешуе. Неприятно, он давно уже не слышал, что бы чужие когти с таким наглым напором скользили по его шкуре. Навевало воспоминания о былых временах.
Так неприятно ощущать, что вот казалось только вчера ты был могучим драконом, перед одним именем которого содрогались горы и вот всего спустя какие-то века, из тебя можно выбивать пыль. Твои крылья уже не могут выдерживать долгого полета, чешуя обесцветилась, а глаза потеряли былую яркость и зоркость, спина страдает от постоянных болей да и сердце уже не так ровно бьется в могучей груди. Как не прискорбно, но приходи момент, когда надо самому себе признаться, что ты старик и ты уже никому не нужен. Ты остался в старинных легендах о временах, когда  всадники рассекали небо на красавцах драконах, ты фольклор и тебе уже нет места в небесах реальности.
- Ты слишком переоцениваешь эту девчонку, где гарантия того, что она не умрет сегодня же? Может быть, она и полна ненависти, но опыта у нее намного меньше чем у матери.
Дракон, натужно взмахнув крыльями, поднялся выше в более холодный и чистый воздух. Интересный поворот событий, дочь останется жива и будет мечтать вонзить клинок в сердце матери, та же в свою очередь даже думать не хочет, о том, что любимое дите осталось в живых. Любовь странная вещь, для одних она манна небесная. Для других кара дьявола.
Девчонка, ослепленная любовью к императору, простила ему даже смерть первенца и после никогда даже не сомневалась, что ребенок может быть жив. И вот теперь, спустя столько лет дите оказывается живо, да к тому же настроено против родной матери; два мага, два всадника и два дракона переживших фактически всю эру Гальбаторикса, равные возможности на победу у обеих сторон.
Если бы все можно было исправить сто лет назад: не дать погибнуть черной красавице Ярнувёск, не дать зародиться идее о Проклятых и уничтожить всех кто после двигал Гальбаторикса все ближе к пропасти тьмы пока они были маленькими, как же бы изменилось будущее и судьбы многих не были бы оборваны столь рано или загублены в темницах Урубаена. Не были бы загублены многочисленные Скублака и не томились бы их души в хранилище эльдунари, кто знает, возможно  и сам он с Кирель здесь не остались бы и улетели дальше, на поиски новых земель.

офф: ящерка свой ход пропускает и предлагает сначала разобраться с задуманым и наконец закончить разбрки;
«Ну конечно же я самонадеянный ребенок. Вы, «взрослые», никогда не отличались особой оригинальностью, цепляясь за первое попавшееся утверждение, в коем так хотите себя убедить. Время идет, места сменяются подобно картинам калейдоскопа, на замену старым приходят все новые  лица, чьи заблуждения не отличаются оригинальностью.»
Девушка слушала Кирель в абсолютной тишине, изредка разбавляемой проносящимся по небу подобно раскатам грома приглушенным рычанием. По мере того, как последняя выдавала свою пламенную речь, отсутствующее выражение на лице Саэты сменялось легкой заинтересованность и странной, так не свойственной ей, снисходительностью. Что она могла ответить своей новоиспеченной мамочке? Картинно разрыдаться и кинуться к ней с распахнутыми объятьями? Нет, слишком много фарса. Презрительно скривить губы и выдать щедро приправленную ядом и сарказмом пламенную речь о покалеченной детской психике и невинной ранимой душе, пострадавшей в результате грубого пренебрежения чьим-то материнским инстинктом? Чересчур много дешевого пафоса. Мужественно продолжать делать вид, будто происходящее ее совсем не задевает? Слишком много усилий ушло бы на то, чтобы скрыть пробивающуюся сквозь маску ледяного спокойствия фальш, а ведь она и без того так устала... Мда, если посудить, выбор был скуден и невелик. Оставалось радоваться тому немногому, что у нее было, – хоть какому-то намеку на выбор вообще.
-Силенок, быть может, и маловато, но на тебя вполне хватит. – Ну да, дерзко. Ну да, нагло, а что делать? Она лишь констатировала факт, не более того. Вот если бы это было произнесено по-иному, с вызовом и вложенным в голос раздражением, переполнявшим все нутро ведьмы, то тогда да – по-другому назвать сказанное было бы нельзя.
Хмыкнув, зеленоглазая решила закрепить результат, но так и замерла, озадаченно склонив голову на бок и рассматривая ошарашенное выражение лица Кирель, плавно переходящее в некое подобие немого шока. Восприняв увиденное как реакцию на свои слова, девушка уж было решила, что сказала что-то воистину грандиозное по своей нелепости, раз это что-то повлекло за собой такую бурную реакцию, но быстро одернула себя, проследив взгляд женщины, устремленный на ее правую руку: в ней она по прежнему сжимала клинок.
Ну да, посмотреть на что  было. Во всей Алагейзии вряд ли можно было найти меч, превосходящий не только своим величием и изяществом, но и количеством пресеченных жизней, меч Гальбаторикса. И пусть Саэте не доводилось видеть другого оружия, принадлежавшего Всадникам, с первого взгляда на оружие ее уверенность в этом была непоколебима.
-Какого черта, говоришь…- эхом отозвалась девушка, нехотя отрывая взгляд от клинка и переводя его на Кирель. Так странно – смотреть на вещи и видеть все до мельчайших подробностей – на мгновение ей показалось, что в собственном отражении на поверхности черного металла доспехов дрогнуло что-то едва уловимо дрогнуло.
Забавно. Мать словно бы обвиняла ее в том, что ей не было известно о ее существовании вплоть до нынешнего момента. Словно бы это она бросила ее на растерзание судьбы, исчезла из ее жизни едва в ней появившись, со спокойной совестью смирилась с фактом ее гибели и забыла о ее существовании.
Будь ты проклята…Это я должна спрашивать, какого черта. Где ты была в тот момент, когда была нужна мне больше всего?! И еще смеешь упрекать в том, что я пропадала неизвестно где…
Как по заказу в голове всплыло воспоминание из детства, до этого момента старательно задвигаемое на самые задворки памяти. Снова та злосчастная площадь Драс-Леоны и океан бушующей толпы, наперебой выкрикивающей все новые и новые суммы. Шум сотен голосов в ушах едва ли заглушает бешеное биение собственного сердца, так и норовившего выпрыгнуть из грудной клетки. Оно отказывается хоть как то понимать происходящее и принимать в нем участие, но у хозяйки глупого комка мышц просто нет иного выбора. Она – виновница оживления толпы и главный объект всеобщего внимания – маленький затравленный зверек в тяжелых кандалах в центре помоста, смотрящихся на хрупких детских руках по меньшей мере дико. Запястья жжет словно раскаленным железом - кожа под ржавым металлом давно уже превратилась в рваное красное месиво, папа умер на ее глазах, родная деревня, которую она наивно считала самым уютным и надежным местом на земле, сожжена до тла. Пусть девочка не до конца понимает происходящее и не может верно истолковать устремленные на нее алчные взгляды, инстинктивно сжимаясь в комок и кутаясь в рваную сорочку, одного этого достаточно, чтобы тронуться умом или хотя бы закатить истерику, за которую наверняка можно схлопотать пару ударов плетью. Но, что удивительно, слез почти нет. Мокрая пелена застилает глаза, затрудняя обзор, но не более того. Она ведь поклялась маме больше никогда не плакать, быть сильной девочкой и во что бы то ни стало защитить ее. Святая наивность, на которую способны только дети.
Хорошо, что я не знала о твоем существовании тогда. Лучше бы не знала и теперь.
Мерзкое тошнотворное ощущение, всколыхнувшееся где-то в глубине души, вряд ли подходило под описание ненависти или злобы. Скорее ярости, но не той, в приступе которой идут крушить горы или раскладывать вражин одной левой. Она не застилала глаза кровавой пеленой и не заставляла трястись в припадке немой злости руки, так и подначивая слепо кинуться вперед с желанием вцепиться в чужую глотку зубами и когтями… А той, холодной и расчётливой, что держит разум в ясном состоянии и холодном состоянии. Повинуясь странному порыву, девушка судорожно сглотнула при мысли о последнем, машинально проведя языком по заострившимся клыкам.
В этот раз не было ни удивлений, ни испуга, ни непонимания. Вспоминая свое недавнее отражение, Саэта даже не придала значения новому открытию, будучи твердо уверенной, что в этом почему-то нет ничего необычного. Что так надо.
-Это совершенно не важно, да и пришла я сюда отнюдь не за тем, чтобы делиться с тобой душераздирающими фактами из собственной биографии. Пустая информация. Совесть от незнания не мучила тебя до сегодняшнего дня, вряд ли будет мучить и отныне.
Девушка машинально потерла левое запястье, на котором еще остались шрамы от железных кандалов – правое перекрыл ожог Гёдвей Игнасия. Забавно… она всегда, пусть и неосознанно, старалась прикрыть их (даже сейчас, старательно натягивая вниз и без того длинные рукава платья) , но не потому, что стеснялась рабских меток или беспокоилась о душевном здравии окружающих. Скорее пыталась лишний раз не вспоминать о том, где и при каких обстоятельствах их получила. Прошлое всегда только мешало. Хотя… быть может, она относилась к нему слишком критично. Иногда оно все таки давало силы идти дальше.
Ведьма подняла взгляд на Кирель. Она тоже была ее Прошлым, явившемся сюда здесь и сейчас для того, чтобы мешать настоящему. Но все могло бы обернуться по-другому, будь у нее больше своей воли или хотя бы материнского инстинкта. На вторую дочь ведь всего этого хватило. Как же ее звали? Ах да, Вервада. Ребенок, который присвоил все, что должно было принадлежать Саэте, одним фактом своего существования и даже не подозревал об этом. Однако, впереди было много времени чтобы изменить это… или оставить так как есть, ведьма еще не решила. Чувства, которые она питала по отношению к младшей сестренке, которую никогда не видела, были весьма противоречивы. С одной стороны, было ужасно любопытно, что же представляет из себя Вервада, с другой же – она не собиралась мириться с существованием соперников в любом их виде. В конце концов, на каждого найдется свой нож в спину.
Право, было бы за что соперничать. За любовь и внимание этой женщины? Оно не стоит времени и сил, да и не нужно вовсе. Не маленькая ведь.
Быть может когда нибудь материнская забота была ей жизненно необходима. Не потому, что Саэты не хватало наглости и решительности позаботиться о себе самостоятельно, а хотя бы для того, чтобы чувствовать себя кому-то нужной, осознавать, что за спиной всегда находится поддержка и опора, дом, куда можно будет вернуться. Но дома не было. Не было и поддержки с опорой. Единственным человеком, которому она доверяла, была старая служанка из дворца, впоследствии оказавшаяся ничем не лучше остальных. Признание Эдиты о кровном происхождении зеленоглазой было сродни предательству, поселившему в сердце девушки недоверие и страх перед новыми привязанностями. Если нет никого близкого – нет никого, кто мог бы причинить боль. До смешного простая логика. Ничем не обременена, ни к кому не привязана, а потому – абсолютно свободна.
Вот только чего на поверку стоила такая свобода, да и стоила ли она того? Девушка медленно перевела взгляд на Кирель, с минуту просто разглядывая ее, мысленно удивляясь тому, что не испытывала при этом ничего из того, что должна была. Ни злости, ни обиды, ни тайной робкой надежды. Только опустошенность. Почему? Как будто в облике женщины мог содержаться ответ на этот вопрос.
Сердце пропустило один болезненный удар.
Глупый комок мышц, ну что ты ноешь? Мне ведь уже все равно, разве не видишь? Между прочим, ты – единственный орган, которой насквозь пронизан нервными окончаниями, почти целиком и полностью соткан из них, поэтому реагируешь на душевные терзания намного чутче и острее. Только и всего. Лекари доказали. Так что уймись, и без тебя забот хватает. Глупое мое сердечко.
Наверное, именно тогда, когда я узнала это впервые, во мне окончательно умер романтик.
Забавно, что было бы, если б она повернула их встречу в другое русло с самого начала, показушно разрыдавшись и бросившись Всаднице на шею с криком «Мама!»? Нет, слишком рискованно. Для тех, кто исправно играл свою роль, всегда была опасной вероятность самим в нее поверить – слишком тонкой была грань перехода от приторной фальши до искренних слез, и вряд ли что-то могло этого изменить – ни обида, ни неприязнь, ни-че-го.
-Не волнуйся, я в курсе. Не обязательно напоминать об этом, не слепая ведь. Кровь, гены… как пафосно звучит, тебе не кажется? Даже слишком, чтобы воспринимать это всерьез. Как будто два красивых словечка могут оправдать вас.
Едва удержавшись от того, чтобы не добавить чуть не слетевшее с языка «мама», зеленоглазая нахмурилась. Было в этом слове нечто такое, от чего по спине бежали мурашки. Не привычное или родное, вкладываемое в этот смысл обычно, а ядовитое, в исполнении ведьмы звучащее скорее как насмешка, щедро приправленная иронией и сарказмом, и ведь даже не намерено. Равноценное нелепости обращения «дочка» в том же контексте. Как будто их заставили играть спектакль, успев разъяснить только роли, но напрочь позабыв сказать о том, что же требуется от этих ролей и на что они обязывают.
И как же так вышло?
Саэта чуть склонила голову набок, рассматривая стоящую перед ней из-под опущенных ресниц. Уж слишком похожи и не похожи одновременно они были. Разве такое было возможно? Да запросто. Все равно, что сравнивать два пятна – черное и белое. Та же форма и размер, но разные - цвет и сущность. Она могла бы предположить, что пошла в мать своей внешностью – все же наследственность наложила свои отпечатки – если бы не видела, хоть и всего один раз сквозь призму чужой памяти, искаженного торжеством и превосходством лица того мужчины. Оставалось лишь надеяться (а что еще кроме этого?), что от него она унаследовала только цвет… Сама мысль о проведении параллели между ними была противна девушке – слишком свежи были в памяти воспоминания драконьх Элдунари.
А, впрочем, какая разница?

Отредактировано Саэта (04.06.11 14:28:09)

«Твоя кровь» значит. Для трагичного финала трагичной истории нельзя было придумать ничего лучше кроме круговой поруки, замешанной на кровном наследии и родстве. Как мило, но в то же время и банально. Наследии, которое ничем не скроешь. А ведь она догадывалась, нутром чувствовала, подсознательно… но ведьме так и не хватило смелости, чтобы поверить в него, в то время как Шрюкн знал об этом с самого начала. Глупо было доверяться этой ящерице переростку.
Внутренности словно обожгло раскаленным железом, да так, что из глаз чуть не брызнули слезы. Судорожно втянув в себя воздух, девушка оперлась на воткнутый в мостовую клинок – других подпорок на открытом пространстве при всем желании не найти – не за стоящую же рядом «мать»  цепляться. Прокатившая по всему телу волна не пойми откуда взявшихся боли и жара стихла на удивление быстро, и, стоило Саэте чуть расслабиться и выдохнуть с облегчением, тут же накатила новая. В глазах потемнело. Усиленно пытаясь вспомнить обезболивающее заклинание, одно из первых, которым научила ее старая травница, девушка даже не додумалась ловить ускользающее в темноту сознание – все получилось как-то само собой.

Какого…
Закончить так и не удалось. Подходящих формулировок для того самого «какого» в словарном запасе зеленоглазой так и не нашлось. Мысли лениво плавали в сознании как толстенькие перекормленные  аквариумные рыбки, но стоило попытаться уцепиться за одну конкретную – тут же бросались врассыпную, ловко ускользая сквозь пальцы.
Надо открыть глаза.
Что же, первое здравое предложение. Видимо, для ее головы еще не все было потеряно. Однако перейти от задумки к реализации оказалось не так-то просто – веки попросту не хотели разлипаться, будто их намазали животным клеем. Третья попытка открыть глаза оказалось самой удачной. Ну как удачной…поначалу, толку этого не принесло абсолютно никакого – пространство перед глазами расплывалась и сфокусировать взгляд на чем-то конкретном было очень сложно.
Девушка вдруг представила себя со стороны – этакое аморфное тело, растянувшееся на мостовой, обдолбаное у объевшегося маковых семян блаженное выражение лица, бессмысленный взгляд. Для полноты картины не хватало только разве что протянуть трясущиеся руки к верху и прохрипеть «Водыыыыы…». Однако ломать комедию оказалось не перед кем. Кирель рядом не оказалось, а перед презренной ящерицей распинаться – себя не уважать.
Шрюкн лежал неподалеку, со-собачьи скрестив лапы и положив на них голову. Глаза черного дракона, в полутьме казавшиеся двумя угольками (точнее, нехилыми такими головешками, если вдаваться в размеры), внимательно следили за ней. Чуть подняв голову, девушка окинула взглядом окружающее пространство.  Стены, стены, стены… причем пещерные. Высокий свод, светлые блики воды на стенах – видимо, рядом пробегала подземная река. У ее края видимо и лежал черный.
Ну надо же было настолько приложиться головой.
Со стоном девушка снова опустила голову и тут же пожалела об этом – холодный каменный пол явно не мог сравниться по мягкости с пуховой подушкой. Со стороны послышалось насмешливое фырканье. Шрюкна, впрочем как и всегда, ситуация наверняка весьма забавляла.
-Где Кирель? Что случилось? Стой, не говори… сама догадаюсь. Я крупно облажалась, когда грохнулась без сознания, поэтому сейчас мы находимся в бегах, а весть о награде за наши тушки уже облетела всю Алагейзию… Да, что случилось, скажи ты уже наконец!  У меня все тело болит… не иначе, как вооруженная конница по нему прошлась.
Пакостная морда крылатого против обыкновения не расплылась в ехидном оскале. И это пугало. Насколько девушка успела узнать о ящере (весьма мало, но черт побери), его мясом не корми – дай позлорадствовать! Ни насмешки, ни язвительного комментария, ни-че-го. Где-то в глубине груди медленно, но верно начала подниматься паника. Что-то пошло не так, что-то произошло, иначе бы ситуация была совсем другой. Но что?
Хочешь узнать? – дракон поднял голову и кивнул ей в сторону водной глади реки. Под его взглядом внезапно жутко захотелось съежиться в комок и стать как можно незаметнее. Этот взгляд был Саэте не знаком. – Подойди и взгляни.
Ненавижу эти недоговорки… чтоб у тебя хвост отсох.
Ведьма попыталась  встать на ноги, но тут же рухнула назад, запутавшись в конечностях. Тело мгновенно отозвалось новой порцией боли и новых, странных но не самых приятных ощущений. Какое-то время Саэта лежала на боку, пытаясь отдышаться и проанализировать свои ощущения. Движения давались с трудом, а тело словно разом потяжелело на добрую тонну, и девушка никак не могла связать это с той потерей сознания. Туман в голове еще можно было понять (еще бы его не было после такого-то удара), но вот все остальное. В какой-то момент она додумалась осмотреть себя на наличие каких-нибудь травм… и буквально потеряла дар речи. В первые мгновения можно было подумать, что все это только кажется. Потом – списать на галлюцинации, или на разыгравшееся воображение.
Но время шло, тянулось мучительно медленно, словно бы нарочно растягивая секунды на целую вечность, а помутнение рассудка так и не проходило. Тогда Саэта осторожно поднялась, неуверенно опираясь на лапы. Осторожно сделала шаг, другой. Блестящие черные когти резанули слух противным клацаньем о камень. Нет, определенно нет. Это не было ни наваждением, ни результатом нездоровой фантазии. Так какого черта?! Паника, до этого тихо дремавшая  клубком в груди, словно проснулась, подняла свою сонную мордочку, показала клыки. А они у нее оказались немаленькие. В отчаянье зеленоглазая вскинула голову, ища глазами Шрюкна… и, кажется, начала осознавать что к чему. Первым порывом было дикое желание кинуться к черному и вцепиться в его глотку клыками.  Плевать, что он без труда положит ее на лопатки одной лапой, расцарапать морду этой твари сейчас казалось Саэте жизненно необходимым.  Девушка хотела закричать «Это твоя вина!», но вместо слов из глотки вырвалось злобное рычание.
А Шрюкн, казалось, не замечал ни близкой к истерики Саэты, ни ее яростного взгляда, продолжая все так же невозмутимо лежать и взирать на это безобразие с абсолютно равнодушной мордой и лишь изредка пробивающимся из под маски спокойствия торжеством.
Какое-то время девушка стояла и яростно сверлила эту ящерицу глазами, пытаясь обуздать поднимающуюся из глубин души злобу. На него, на себя, на сложившуюся ситуацию, истиной виновницей которой была, несомненно, Кирель. Если бы не ее слабоволие, всему этому бы не суждено было случиться. И хоть и немного, но ей это удалось.
Обреченно опустив голову, признавая свое поражение в этом соревновании в гляделки, зеленоглазая подошла к краю берега, попутно пару раз споткнувшись и чуть было не грохнувшись – лапы попросту не хотели ее слушаться, то и дело заплетаясь, да и мышцы жутко болели.
«Подойди и взгляни.»
Нервно сглотнув, Ведьма заглянула за край. И замерла, не в силах отвести взгляд.
-Что это?
-Всего лишь то, что ты есть, - Шрюкн ехидно ухмыльнулся.
Из глубин темной зеркальной глади воды на нее смотрели зеленые, словно светящиеся изнутри, змеиные глаза.

Вздрогнув, Саэта резко распахнула глаза. Она все так же стояла напротив Кирель, оперевшись на воткнутый в камень проклятый клинок. Судя по лицу последней, в обморок при ней никто не падал, и в судорожных конвульсиях не бился, а в окружающей обстановке ровным счетом ничего не изменилось. Неужели наваждение почудилось ей лишь на какое-то мгновение? Тогда девушка взглянула на свои руки. Обычные, человеческие, без черных изогнутых когтей и чешуи, хотя внутренние ощущения говорили совсем об обратном. Для верности поднесла одну к лицу, сжала в кулак, разжала…
-Тебе ли говорить о том, кого любил Гальбаторикс, - голос сорвался на хриплый шепот. Мысли с трудом возвращались в прежнее русло, по крупицам восстанавливая нить разговора.
«То, что я есть»
Девушка нервно хихикнула. И как прикажете это воспринимать? Как некое предсказание или расстройство психики?
То, что есть…
Внезапно в памяти всплыло воспоминание о маленьком зеленом Элдунари, том самом, висевшем на шее в маленьком холщевом мешочке. Сейчас оно казалось непривычно горячим даже сквозь плотную ткань. Саэта машинально сжала мешочек рукой. Девушка не могла сказать, почему из многих десятков сердец оставила целым только это. Были ли причиной воспоминания заточенной в нем драконихи, так прочно запавшие в душу, или сам факт того, что контакт с ним послужил для ведьмы хорошим жизненным уроком? Весьма жестоким, но оттого чуть ли не одним из самых ценных, заставивших ее вновь и вновь обдумывать и переосмыслять свои мотивы и намерения.
Чего она хотела добиться всем этим? Славы? Признания? Самоутверждения? Или же способа отомстить этой чертовой стране? Пожалуй, всего из перечисленного. Но какими смешными казались ее стремления на фоне одного единственного маленького изумрудного камня…
Саэта тряхнула головой, смахивая так некстати навернувшиеся на глаза слезы.
-Я лишь хочу исправить ошибки. Его, твои и тебе подобных, - ведьма сама мельком удивилась тому, с каким отвращением прозвучали эти слава. Однако, если прислушаться к себе, так они и должны были звучать. Ничего кроме отвращения к тем, кто так вот запросто игрался с чужими жизнями и душами, она не испытывала. – Так что будь добра, мама, не стой у меня на пути.

Что-то изменилось. Едва заметно, но все же ощутимо. Оно витало в воздухе, проскальзывало в мыслях, каждый раз ускользая при попытке поймать это что-то за хвост. Казалось,  даже в окружающем пространстве что-то неуловимо поменялось. Стало ярче, насколько это было возможно. Замерло… будто в предвкушении. А потом Шрюкн наконец-то понял. И стоило только осознать причину своего беспокойства, как сознание отключилось, играючи скользнуло в темноту. На какую-то долю секунды, но этого хватило.  Следующим, что возникло в поле зрения дракона, была панорама стремительно приближающейся земли, а на языке застыл привкус затхлого воздуха подземного грота.
Черный прикрыл глаза, закрывая их от хлещущих по морде воздушных потоков шипастыми веками. Он на мгновение представил, как все это выглядело со стороны, и ухмыльнулся про себя. Ни с того ни с сего вполне здоровый и полный сил крылатый ящер камнем падает вниз – то еще зрелище, как для сторонних наблюдателей, так и для его оппонента. Что же поделать, ему всегда нравилось играть на публику, даже если эта игра не входила в планы и получалась спонтанно. Как замирали в ужасе придворные императора, когда он, свернувшись вокруг императорского трона, зевал и потягивался, нарочно демонстрируя все свое когтисто-клыкастое вооружение во всей красе.  Воспоминания, воспоминания… Когда-то один лик его крылатых братьев вселял ужас и трепет в души этих забавных двуногих, сейчас же… о них почти забыли, превратив в мифы и легенды – слишком долго в небе не появлялось ни одной крылатой тени.
Пожалуй, пришло время исправить это досадное недоразумение. Как считаешь, старик?
Земля стремительно приближалось, но вопреки всему, дракон не ощущал ни страха, ни паники, которой наверняка бы поддался молоденький и не такой опытный юнец. Прожитые годы и пережитые сражения научили его доверять своим  Крыльям полностью, ведь именно от них зависела жизнь всех крылатых.
Из-за дыма, окутывающего замок, показались острые шпили башен. Пора.
Шрюкн резко раскрыл крылья и усиленно захлопал ими, стараясь погасить скорость падения и выровнять полет. Дело оставалось за малым – быстро мелькнуть черной тенью над замком, попутно поджигая пару башен и так же быстро набрать высоту, стремясь как можно скорее миновать опасную уязвимую позицию – противник мог запросто воспользоваться своим преимуществом и броситься на него сверху.
Есть только один Бог – Смерть. И смерти мы говорим «не сегодня».

В противостоянии вряд ли можно допустить более фатальную промашку, чем недооценка своего соперника. Все жизнь на нее смотрели либо со снисхождением, либо с брезгливостью, а иногда и не замечали вовсе, мысленно приравнивая к очередной детали интерьера. И что же в итоге? Именно ей, не им, удалось совершить то, на что другие, отчаявшись, не смели и надеяться – вырваться из проклятого рабства и спалить ко всем чертям таверну, на долгие годы ставшую тюрьмой для многих. Именно ей хватило смелости пойти на сговор с драконом, да еще с каким… девушка устало покачала головой.
- Вообще-то в третий за последние пятнадцать минут. Как можно дожить до столь почтенного возраста и при этом быть такой невнимательной? – казалось бы, безобидный шутливый упрек, но сколько яда за ним скрывалось? Пусть ее недооценивают, пусть не воспринимают всерьез, пусть принимают за взбалмошного ребенка, которым она перестала быть в тот самый день, когда на запястья Саэты нацепили стальные кандалы. Если так, ей не составит труда подыграть, принять на себя роль, которую на нее нацепили.
Женщина отложила в сторону свое оружие и повернулась к ней спиной. В который раз возникло почти непреодолимое желание отбросить весь пафос момента, и зарядить по светловолосой макушке чем-нибудь тяжелым. Грубо и совсем не изящно, но что поделать, руки то чесались!
-Я знала, на что иду, когда звала его. Он использовал меня, я использовала его. Все по честному, не так ли? По сути именно так и выглядят соглашения о взаимопомощи. Корыстный расчет и  ничего лишнего, - девушка замолчала, всматриваясь в небо и пытаясь разглядеть хоть что-то среди густого едкого дыма. Это была чистейшая правда, их контракт был выполнен. И все бы хорошо, если не одно единственное «но»: теперь ничто не мешало черному разорвать их узы и избавиться от нее как от напоминания о своем бывшем Всаднике. Но обстоятельства складывались в ее пользу – так кстати появившийся гигант вполне мог устранить ее маааленькую проблему.  Ведьма мысленно отвесила себе подзатыльника и прикусила язык, старательно пытаясь загнать эти мысли как можно глубже – вспомни Шрюкн сейчас о ее существовании, ему не составит труда прознать  про ее коварные намерения.  Но крылатого вряд ли интересовало что-то кроме своего противника – стоило только слегка прикоснуться к их Связи, как обрывки чужих чувств и впечатлений буквально накрыли ее с головой, пьяня и дурманя разум не хуже самого крепкого трактирского пива. На губах расцвела блаженная ухмылка.
Саэта выдернула воткнутый меч из камня и небрежно отбросила его в сторону – от такого непочтительного обращения оружие обиженно звякнуло и затихло. Теперь он ей не понадобится. Последний недостающий кусочек мозаики встал на свое законное место.
-Ты наивно полагаешь, что мне нужно твое разрешение? Особенно тогда, когда я наконец могу делать что хочу…
Это оказалось так просто - оказывается стоило всего лишь сильно захотеть. Последняя волна судороги и боли прошлась по телу, а дальше… кажется, люди называли это эйфорией. Никогда еще собственное тело не казалось девушке таким легким, даже невзирая на размеры.
Задумчиво царапнув когтями по камню, Саэта выгнулась, потягиваясь всем гибким телом, и расправила длинные черные крылья.